Прежде чем избрать своим делом литературу, я перепробовал множество разных занятий. Я был бардом, художником, сценаристом и даже писал либретто для опер... да, было и такое... Главной же моей привязанностью долгие годы была авторская песня. Я занялся ей еще до войны. Почему? Друзья, я родился и вырос на Благуше. Благуша была окраиной Москвы. Время было голодное и темное. А Благуша была - текстильная, воровская, пацанская. И пацан без гитары там был не пацан. Первая моя песня была, конечно, не авторская. Она была на слова Александра Грина: Не шуми, океан, не пугай.Нас земля испугала давно.В теплый край, в южный крайПриплывем все равно.Южный Крест нам сияет вдали,С первым ветром проснется компас.Бог, храня корабли,Да помилует нас! Ну, вообразите, о каких океанах и южных краях я пел,- там, на Благуше, где выли по подворотням собаки и ветер нес охапки мусора по промозглым улицам. Но сколько мне было? Лет двенадцать, и я зачитывался Грином... Когда в Москву приехала его вдова, ей сказали, что где-то есть мальчик, который пишет песни на слова ее покойного мужа. Она захотела со мной познакомиться. Меня привели в какой-то одноэтажный дом на Таганке. Я ее ждал, представляя, что распахнется дверь и войдет изящная, загадочная незнакомка. Но увидел совершенно бытовую женщину, даже отдаленно не напоминавшую гриновскую героиню. Я был разочарован. Но когда я спел ей песню, она, никого не стесняясь, заплакала. И я понял, что она-то и есть настоящая героиня Грина, потому что была его родной душой. Потом, не знаю как и почему, мне пришло в голову самому сочинять стихи и петь их под гитару. Тогда, в конце 30-х годов, этого еще никто не делал, и никто даже не знал, что это называется авторской песней. Я пел о Благуше, о московских окраинах, о тех, кого знал и любил. Первую свою военную песню я сочинил и спел в июле 41 года. Она была посвящена моему другу, художнику, который уходил на фронт: Он был боксером и певцом,-Веселая гроза.Ему родней был Пикассо,Чайковский и Сезанн.Он шел с подругой на пари,Что через пару летДостанет "литер" на ПарижИ в Лувр возьмет билет.Но рыцарь - пес, поднявши рог,Тревогу протрубил,Крестами черными тревогГлаза домов забил... Тот парень потом не вернулся домой - погиб на фронте в первые дни... Почти всю войну я не расставался с гитарой. Пел и сочинял песни, когда это было возможно. Все они были глубоко личными, и меня, признаться, очень удивило, когда я узнал, что эти песни поют солдаты на разных фронтах. Только потом я понял, что многим людям на войне хотелось именно этого личного, интимного, задушевного - того, что можно противопоставить повсеместно совершающемуся ужасу - смерти и разрушению. Позднее, после войны, когда появилась магнитофонная запись, многие мои песни записывали на пленку, и они, как это водится, моментально распространялись по всей стране. Некоторые мои песни пел Высоцкий,- мы с ним не раз встречались, когда он начинал... но это отдельный разговор. Специалисты называли мои песни 50 - 60-х годов по-разному: окраинные песни, московские, уличные, городские... Для меня они были переломными, ибо родились они на каком-то изломе эпохи, когда в душах людей появились первые признаки разочарования в том официальном принудительном оптимизме, который изливался потоками со страниц газет и с телеэкранов. Мне хотелось противопоставить этому бесплодному внешнему оптимизму - другой оптимизм, внутренний, общечеловеческий, запасы которого, как мне кажется, неиссякаемы. В этом я убежден и как писатель. И как писатель я многим обязан менестрельной песне. Она научила меня работать над словом. А слово в ней должно быть жестким, ясным и осмысленным, иначе песня не состоится. Ведь авторская песня - это не музыкальное явление - это музыка со словом. Было время, когда менестрельное искусство ютилось у нас где-то на обочине, существовало полуподпольно-полулегально, не получая подлинного признания, его признанию сопротивлялись. Почему? Да потому, что авторская песня, в отличие от бездумных эстрадных шлягеров, несет в себе слово. Ну, а слово-то это вольное, неподконтрольное, неотредактированное. И многим оно не по вкусу. Сейчас менестрельное искусство все больше и больше заявляет о себе - менестрелей не убавляется, а прибавляется. И в этом мне видится воплощение идеи массового творчества. Песни, записанные на этой пластинке, были написаны и спеты мною в разные годы. С тех пор многое изменилось в общественной и в моей личной жизни. Я давно уже не прикасаюсь к струнам гитары. Но, отдавая на суд современных слушателей эти старые записи, я почему-то делаю это с тем же волнением, какое испытываю, когда отдаю на суд читателей свои книги... М. Анчаров
Интересно, а существует ли запись этой песни по Грину? В книге она называется "Песня Джона Манишки". Мои родители ее пели, я хорошо помню мотив. Но они не знали, что это - Анчаров...