Посиделки > Всё о Владимире Высоцком
Владимир Высоцкий в кино - Рассазы очевидцев
homa:
И живое стало историей
[/color]
Алесь Адамович
Пел, как кричал? Потому что что-то в нем кричало, Хриплый голос? А может, охрип — так старался, что¬бы услышали.
Если ты работал над книгами народной памяти и они стоят перед глазами — те люди, которых ты за¬писывал, звучат их голоса,— ты и Высоцкого будешь воспринимать по-своему. И его песни, как крик па¬мяти народной.
А что, разве вот это: «Кто сказал, все сгорело дотла...» или «Протопи ты мне баньку по-белому...» — не полный боли голос народной памяти?
Помните, у писателя Виталия Семина — о молодом парне, вчерашнем школьнике, что вернулся из гитле¬ровского концлагеря: «Кричал я, наверное, дня два... Мать глядела со страхом. Потом позвала мою двою¬родную сестру... Они с матерью долго слушали меня, потом Аня сказала так, как будто меня не было в ком¬нате:
— Они все теперь кричат. Перекричит и будет нор¬мальным парнем. Постарше Сергея паренек вернулся у наших соседей, дня четыре кричал, потом отпу¬стило...»
Потом не кричали и даже рассказывать перестали, хоть память саднила. И вдруг — голос, песни Влади¬мира Высоцкого. За нас за всех — крик. Так удиви¬тельно ли, что народ (не одно, не только молодое поколение!) признал своим и Высоцкого, и голос его? Да как еще признал!
Володя и Марина Влади приехали к нам в киногруп¬пу «Сыновья уходят в бой» (1969 год). Снимали мы фильм на Новогрудчине. Песни для фильмов Виктора Турова Высоцкий начал писать давно — «Я родом из детства», «Война под крышами». Помню, как года за два-три до новогрудских встреч приезжал Высоц¬кий в Минск, даже снимался в нашем первом филь¬ме «Война под крышами», но потом его «вырезали»
2 (те, кто и все кино «резали без ножа», ибо лучше, и чем художники и чем сам народ, знали, «что нужно
3 народу»). Песни же были озвучены «профессиональ-5 ным» голосом.
5 И вот теперь он приехал в нашу киногруппу с Ма-| риной, для которой Новогрудчина — таинственная о. родина ее отца. Через неделю она нас с Виктором "5 Туровым упрашивала:
— Ну уговорите не уезжать Володю!..
Время от времени они появлялись у нас в «парти занском лагере» — молодые, счастливые друг дру гом и каждый талантом другого.
Сохранились и кадры узкопленочного любитель ского фильма. Да только немые. А в это же врем: «партизанский лес» гремел песнями Высоцкого. Их не только слышишь, а как бы видишь: с набухшими — вот-вот порвутся — венами на шее, покрасневшим, от напряжения глазами... А сам Высоцкий стоит тут же разговаривает, усмехается — по-юношески светлый дружелюбный. Голос неожиданно тихий. Больше слу-шает, чем говорит. Привозил ли он их нам готовыми (песни к первому и второму фильмам — «Аисты» «У нас вчера с позавчера шла спокойная игра», «В тем¬ноте», «Он не вернулся из боя», «Песня о земле», «Сыновья уходят в бой») или, может, сочинял тут же на месте? Я так и не могу сказать точно.
С М. Влади на съёмкх фильма «Война под крышами» (1969)
Вот они все (кроме одной) — на пластинках, что
недавно выпущены в свет под общим названием «Сы новья уходят в бой».
Действительно, мы не успели оглянуться... И живое
стало историей. Как говорится в одном не очень весе-
лом рассказе Антона Павловича Чехова: «Как же бы-
стро оно все делается!..»
homa:
И актер,и поэт
[/color]
Эльдар Рязанов
Мы не были с Высоцким друзьями — мы были лишь знакомы, относились друг к другу с симпатией, встречались мало, редко.
Но однажды произошла история, которую я расскажу, хотя и выгляжу в ней не очень красиво.
В 1969 году я намеревался снять фильм по знаменитой пьесе Ростана «Сирано де Бержерак». Я пробовал многих актеров, очень талантливых.
Но что-то меня не удовлетворяло. Какое-то у меня было ощущение,
что я создаю очередную, скажем, двадцать седьмую по счету экранизацию известной вещи.
И тогда мне пришла в голову мысль — надо на главную роль француз¬ского поэта XVII века взять нашего современного поэта, и я предложил роль Евгению Евтушенко.
Он с огромным интересом откликнулся на это предложение.
Он никогда прежде не снимался, идея показалась ему заманчивой. (Это было еще задолго до фильма «Взлет», где он сыграл Циолковского.) И мы сделали пробу. Проба получилась интересной, очень удачной.
Как мне кажется, и потому, что поэта играл поэт. Евтушенко в роли Сирано был очень своеобразен. Он, конечно, не выглядел, как эдакий легкий дуэлянт-попрыгунчик, каким он может быть прочитан у Ростана.
Нет, это был другой совсем персонаж, более, может быть, тяжеловесный, но и более значительный. Ну, короче говоря, я готовился к съемкам этой картины...
И вот в это самое время мы с женой были в театре,— сейчас уж не помню в каком. И вдруг я увидел, что впереди на ряд сидят Владимир Высоцкий и Марина Влади. Володя перегнулся, поздоровался.
Вообще у нас как-то принято (ну, я был, правда, и старше), что с режиссерам артисты говорят «вы», а те говорят ак-° терам «ты».
И он говорит: «Эльдар Александрович, § это правда, что вы собираетесь ставить «Сирано де о Бержерака»?»
Я говорю: «Да».—«Вы знаете, мне очень бы хотелось попробоваться».
Я говорю: «Понимаете, ! Володя, я не хочу в этой роли снимать актера, мне хотелось бы снять поэта».
Я совершил, конечно, невероят-о. ную бестактность, ведь Володя уже много лет писал, л Правда, мне он был известен по песням блатным, жар-5 гонным, лагерным, уличным — по своим ранним пес-о ням.
Он еще, действительно, не приступил к тем произведениям, которые создали ему имя, создали его (5 славу, настоящую, великую, крупную.
Эти песни должны были еще родиться в будущем. «Но я ж тоже пишу»,— сказал он как-то застенчиво.
Я про себя поду¬мал: «Да, конечно, и очень симпатичные песни. Но это все-таки не в том большом смысле поэзия»,— но промолчал.
Относился я к нему с огромным уважением и как к артисту, и вообще мне он был крайне симпатичен. И мы договорились, что сделаем пробу.
Мы репетировали, он отдавался этому очень страстно, очень темпераментно. Сняли кинопробу. К сожа¬лению, проба не сохранилась — так же, как, кстати, и кинопроба Евтушенко. Тогда картину мне закрыли, причем сделано это было грубо, категорично, дикта¬торски.
Я находился в трансе и не подумал о том, чтобы сохранить кинопробы. Кстати, я тогда еще и не знал, что их уничтожают. Я узнал об этом некоторое время спу¬стя, когда через несколько лет мне понадобились пробы к «Сирано де Бержераку».
Тогда-то я и выяснил, куда все исчезает.
«Рукописи не горят»,— утверждал М. А. Булгаков. Я думаю, он был прав только в том случае, когда руко¬писи (или кинопленки) хранятся у тебя дома, а не в государственном учреждении.
Однако фотографии Высоцкого в гриме Сирано со¬хранились у его мамы.
Все же травма, которую я нанес Высоцкому, была относительной, ибо картина вообще не состоялась.
Другое дело, я склонялся к тому, чтобы взять на роль Евтушенко.
И картина-то не состоялась именно из-за этого.
В этот период Евгений Александрович выступил с очередной резкой критикой, и мне сказали: «Или вы отказываетесь от Евтушенко, или мы закрываем картину. Даем вам на размышление двадцать четыре часа».
Я от Евтушенко не отказался — и картину через сутки закрыли.
Ну, Высоцкий что-то, может быть, знал об этом, что-то не знал. Во всяком случае картина не состоялась. И никто другой эту роль не сыграл.
Но был еще один нюанс, из-за которого Высоцкий не мог играть роль Сирано. Один из центральных эпи¬зодов вещи строился на том, что влюбленный Кристиан де Невильет — друг и соперник Бержерака,
— стоя под балконом Роксаны, не был в состоянии сочинить ни одного страстного, влюбленного стихотворения. И тог¬да, невидимый для Роксаны, скрытый под балконом,
Сирано начинает экспромтом сочинять рифмованные признания в любви от имени Кристиана. И Роксана думает, что это ее избранник — де Невильет — сочи¬няет такие дивные стихи.
Если учесть уникальный, не¬повторимый голос Высоцкого, то Роксану пришлось бы делать или глухой, или идиоткой.
Или пришлось бы переозвучивать Высоцкого ординарным голосом, что являлось бы маразмом.
Но проблема была решена иначе: фильм попросту не дали снять...
А через несколько лет мой друг — сценарист, дра¬матург и поэт Михаил Львовский, который является поклонником, обожателем и собирателем Высоцкого, сделал мне просто грандиозный царский подарок — он подарил мне кассеты, где было восемь часов звучания Высоцкого. Это было уже где-то в году 76-м, на¬верное. И я как раз поехал в отпуск в дом отдыха.
И каждый день в «мертвый час» я ставил магнитофон с песнями Высоцкого и открывал для себя прекрасного, умного, ироничного, тонкого, лиричного, многогран¬ного поэта.
Сначала я слушал один в номере. Потом я вынес магнитофон на лестничную клетку, и каждый день в «мертвый час» никто не спал — собиралось все больше и больше людей, через несколько дней около магнитофона был весь дом. Двадцать четыре дня про¬шли у меня и у многих под знаком песен Высоцкого. Они вызывали всеобщий восторг.
Это была тишина, в которой гремел, хрипел, страдал, смеялся прекрасный голос Высоцкого...
Я приехал в Москву потрясенный. И с тех пор стал его поклонником окончательным, безоговорочным, пожизненным, навсегда.
По приезде я позвонил ему по телефону и сказал: «Володя, ты себе представля¬ешь, какое счастье ты мне даровал!
Я провел 24 дня рядом с тобой, я слушал твои песни, ты замечательный поэт, ты прекрасен, я тебя обожаю».
Я говорил ему самые нежные слова, они были совершенно искрен¬ними. Он засмеялся, довольный, и сказал: «А сейчас вы бы меня взяли на роль Сирано?» Я сказал: «Сейчас бы взял».
Мы оба рассмеялись и повесили трубки...
Навигация
Перейти к полной версии