Антонов Владимир - В каптёрке 1980-е(192-320)

[Zelenogradsky]

 

В первую очередь хочу всем сказать большое спасибо, что когда-то данный материал попал в сеть, извините что не назваю всех имён, так как кроме Сергея (электрик) уже и не вспомню, на каких сайтах это скачивал. Если будут претензии - скажите, релиз уберу.

немного лирики: данный, так сказать, альбом собран из нескольких записей:

Шпак Вася 19?? Архивы
Шпак Вася 1980 В каптёрке
Шпак Вася 1987 Решение съезда
Антонов Владимир 1980-е Из коллекции М.Баранова

почему именно Вася Шпак? То, что он постоянно упоминается в песнях, не говорит о том, что так звали исполнителя. Ведь Розенбаума никто не называет Сэменом. Вася Шпак такой же песенный персонаж, как и упоминаемый вместе с ним Ржавый Коля. Так что я в этом случае более доверяю М.Баранову, где исполнитель указан - Антонов Владимир, хотя в инете его так же ещё называют Леонидом, что скорее всего ошибочно.
Поскольку было несколько трек листов, то порядок песен условный. Название альбома оставил по первой песне, год поскольку доподлинно неизвестен, то оставил 1980-е.
По самой записи: со звуком ничего не делалось, немного подровнял скорость в некоторых песнях, прикрепил вступление к одной из песен, поэтому качество записи будет немножко скакать, но другого пока нет.
Если кто обладает дополнительной информацией - поделитесь, думаю, что многим будет интересно.

Исполнитель: Антонов Владимир
Альбом: В каптёрке
Год: 1980-е
Качество: 192-320 (качество заявлено согласно скачанному материалу)
Размер: 130
Залито на фолдырь
Пароль: как всегда

трек лист:

01   В каптёрке
02   Рассказ советского агента 007
03   2-й рассказ 007
04   Премьер Гамаль Абдель Насер
05   Письмо генералу
06   2-е письмо генералу
07   Эмбрион
08   Мальчишка
09   На всесоюзном субботнике
10   Помню, изрядно набрался я водки
11   Граждане, исправлюсь я
12   На этапе
13   Операция «Того-того»
14   Размолвка
15   Политпроститутка
16   Рассказ советского космонавта №
17   2-й рассказ космонавта
18   Рассказ Зямки Пня
19   Про хоккей
20   Первая любовь
21   Рассказ больничного сторожа
22   Сиреневый город

--- Скрытая информация. Для того чтобы получить к ней доступ необходимо зарегистрироваться и поблагодарить автора сообщения нажатием на кнопку "Спасибо" вверху сообщения ---

[miramax31]

 Рома,у меня нет сейчас под рукой материала что бы свериться,но мой каталог показывает,что у меня есть 2-а альбома Антонова Владимира: Концерт-1(Космонавты,сторожа и разведчики) 70-е(320)
Концерт-2 80-е(320)

А так же из Шпака Васи:
Решение сьезда 1987(192)
2-й рассказ или поёт и играет Вася Шпак 1987(256)

Тут другое или собрано из этих четырёх?

[Zelenogradsky]

 Макс, вот этот релиз Концерт-1(Космонавты,сторожа и разведчики) 70-е(320) не трогался, он сам по себе, всё остальное что ты указал было и взято в разработку и сложено в одно целое.

[miramax31]

 Понятно,спасибо Рома. Значит Шпака убираем совсем и имеем два альбома Антонова Владимира:
Концерт-1(Космонавты,сторожа и разведчики) 70-е(320)
Концерт-2(В каптёрке) 80-е(192-320)
Думую можно на FTP их добавить.

[Zelenogradsky]

 Макс, поскольку весь материал практически от Сергея (из коллекции М.Баранова), то он думаю и должен сказать добро, может где-то неточности закрались, к тому же я от тебя одного ответа жду, потом уже можно будет определиться. Но то что Шпака убираем, это однозначно.

[miramax31]

 OK,вечером разберёмся,Серёга,слово и за тобой тоже.

[electrik]

 

(miramax31 @ Feb 24 2012, 05:43 PM)

OK,вечером разберёмся,Серёга,слово и за тобой тоже.

Я как-то раньше толком Васю Шпака и Владимира Антонова не сравнивал, хотя есть записи и одного, и второго. Если Рома сравнил и говорит, что это один исполнитель, то тогда это точно Владимир Антонов и, значит, "Васи Шпака" нет...
Из записей В.Антонова пока имеются две - из фонотеки М.Баранова. Хочу процитировать, как в ЖЖ одного известного в мире авторской песни человека и моего хорошего знакомого по переписке - Алексея Уклеина - происходило опознание исполнителя после того, как была выставлена запись, условно названная "Космонавты, сторожа и разведчики":

(Андрей Крылов)

Антонова звали не Леонид, а Владимир. Лёша, исправь, пжст. Обращение "Лёня", звучащее на плёнке, относится к хозяину квартиры, который делал эту запись не позднее 1972 года. Это -- Леонид Седов, известный историк, культуролог, социолог. Он по моей просьбе в 1997--1998-м написал воспоминания, которые опубликованы в одном из выпусков альманаха "Мир Высоцкого": "кажется, настоящий блатной, вроде работает грузчиком мебели где-то под Москвой...". Тексты 3, 5, 8--12, а также ещё три ("Наш матч закончили -- мы сразу на троих..."; "Стояли сосны, как ракеты, за спиною..."; "Боксёр и красавец с бровями вразлёт...") опубликованы там же: Вып. 2. М., 1998.
У меня есть более поздняя полуторачасовая катушка с этими же песнями (их, как ты понимаешь, там гораздо больше), но голос и некоторые некорректные "варианты" не дают полностью уверовать, что это исполняет тот же Владимир Седов. Но сами песни, стиль, манера письма и исполнгения, пересекающиеся циклы -- однозначно указывают на единое авторство.
Автор -- безусловно талантливейший, и если бы он оказался в бардовском кругу, то наверняка был бы в первой десятке. Видимо, записывали его мало...

P.S. Предваряя твою просьбу. Вряд ли в ближайшие месяцы смогу эту бобину отыскать, тем более до 5 января. Моя старая фонотека упакорвана в коробки в городской квартире, а там начался ремонт. Но может быть, у кого-то эта запись ещё отыщется...

(Алексей Уклеин)

Подожди, так кому принадлежат эти песни и кто их исполняет? Вероятно, что там несколько песен или записаны в разные времена, или разными людьми - судя по манере исполнения.
Ты пишешь: "Антонова звали не Леонид, а Владимир", "Обращение "Лёня", звучащее на плёнке, относится к хозяину квартиры ... Это -- Леонид Седов", "это исполняет тот же Владимир Седов"...
Так это Владимир Антонов или Седов?
И мне очень нравится твой поскриптум! Мыслите верно, Товарищ!

(Андрей Крылов)

Извини, описка в духе "Леонида Антонова". Конечно же -- "тот же Владимир Антонов".

Итак, цитирую: "делал эту запись не позднее 1972 года [/color]", т.е. - самое позднее - это 70-е...
И ещё: "меня есть более поздняя полуторачасовая катушка с этими же песнями... [/color]" - т.е. ходит НЕСКОЛЬКО разных по датам записей... но опознание шло, повторюсь - именно по записи, выставленной как "Космонавты, сторожа и разведчики"

А вот статья в журнале того человека, который делал эту самую запись:
Л. А. СЕДОВ:
О ВЛАДИМИРЕ АНТОНОВЕ И НЕ ТОЛЬКО О НЕМ

Он появился в моем доме на Малой Филевской единожды и почти случайно и, произведя сильное впечатление на собравшихся по этому поводу гостей и оставив после себя магнитофонную запись, исчез навсегда. Лучшие его песни – о «советском космонавте», об «агенте два нули дробь семь» – сразу же пополнили наш домашний репертуар: в нашей компании многие пели и играли на гитаре. Мы почти ничего не узнали о нем в тот вечер знакомства: кажется, настоящий блатной, с годами тюрьмы и лагеря за плечами, в данный момент вроде работает грузчиком мебели где-то под Москвой... Может быть, это была легенда, однако какая-то диковатая подлинность звучала в его исполнении (один этот припев – «балаба лабу лабу ба» – в песне космонавта чего стоил!), его тексты обнаруживали такое интимное знание вокабуляра и интонаций блатной речи, а при более пристальном ознакомлении – и блатной психологии, что сомнения в настоящести предложенной нам очень краткой автобиографии отпадали.
И в этой подлинности была новизна. Интеллигенция уже давно слушала, пела и придумывала блатные песни. Здешний мир и потусторонний мир ГУЛАГа были так близки, так тесно переплетались между собой, дыхание зоны так или иначе коснулось буквально каждого жителя страны, и поэтому странно было бы, если бы ее ум и совесть (не те, которые нагло присвоили себе эти качества, а действительные) не пытались проникнуть в тайну этого потустороннего мира, в причины и пружины его существования, в психику его обитателей. Наверное, в истории России мало что может быть понято без осмысления места и роли в ней уголовного, криминального начала. Не случайно ведь пушкинский гений в самую зрелую свою пору обратился к загадкам пугачевского бунта, а Достоевский одарил нас «Записками из Мертвого дома». Во все поры существования государства российского и особенно в периоды усиления его деспотических, тоталитарных начал и становления правящих «мафий» (будь то московско-боярская, служило-дворянская или номенклатурно-социалистическая) значительная часть людей активного психологического склада, не вписавшаяся в складывающийся правящий слой и не желающая влачить рабское существование, образовывала собой «контрмафию», что-то вроде массовой народной оппозиции. Так на сломе удельных времен формировалось казачество. Так становление дворянской «мафии» и слияние церкви и государства при Алексее и Петре породили народное раскольническое движение, а усиление вестернезированной дворянской бюрократии – пугачевщину. Рождение революционно-социалистической мафии совпало с образованием криминального мира «воров в законе», которые на первых порах, до захвата власти профессиональными революционерами, сотрудничали с ними, а после захвата власти частично влились в новый аппарат государственного насилия, в большей же своей части стали ядром формирования новой массовой народной оппозиции. Оппозиции, напрочь запретившей своим членам любые виды сотрудничества с властью и объявившей вне своего «закона», «фраерами» и «суками», всех, в таком сотрудничестве состоящих.
Именно народностью и оппозиционностью блатного мира можно объяснить то странное тяготение, которое, несмотря на всю его во многом чудовищность и жестокость, испытывала к нему интеллигенция вообще и творческая интеллигенция в частности, – те ее представители, кому тоталитарное удушье было особенно невмоготу и кто сумел почувствовать неоднозначность и сложность этого явления и попытался в него вглядеться.
Надо сказать, что художественное постижение здесь намного опережает социальную науку, которой, казалось бы, сам Бог велел заинтересоваться всей значимостью и неповторимостью российской уголовной стихии, выходящей далеко за рамки всевозможных созданных в иных условиях и на ином человеческом материале социологических и политологических схем. Достаточно вспомнить «Калину красную» Шукшина, а до него Бабеля, да, впрочем, и Ильфа и Петрова с их Остапом Бендером. В каком-то смысле в многогранном и многоцветном наследии Высоцкого непревзойденным им самим шедевром остается его ранний блатной цикл – удивительный по силе эмоционального воздействия и красоте художественного воплощения.
Никогда не забуду первой услышанной мною в 1964 году пленки с песнями Высоцкого. Позвал сосед, поэт Татаринов. Сказал, – вот сейчас услышишь, поет один артист из театра драмы, посильнее Окуджавы. Честно говоря, слушать сразу не захотелось, Окуджава был тогда для нас, двадцатитридцатилетних москвичей, «наше всё». Он преобразил Москву, населив ее «часовыми любви», «дежурными по апрелю», пассажирами-«матросами троллейбуса» или, вернее, открыл нам в нас самих этих часовых и дежурных, воплотив в удивительные поэтические образы и томление духа молодости, и светлые надежды хрущевской оттепели. Поставить кого-то не то что выше Булата, – рядом с ним – казалось кощунством. И вот закрутилась пленка, скептическое ухо, как зашоренный цензор, бракует какие-то, не помню, две первые песенки, и вдруг – «Их было восемь»! Разверзлись небеса. В душу хлынул какой-то сплав мужества и детскости, жестокости (вынужденной – «Ударил первым я тогда, так было надо») и доброты. Уже много позже стало понятно, на каком колоссальном поэтическом совершенстве (если оставить в стороне совершенство исполнительское) зиждется это воздействие песен Высоцкого, какие поэтические открытия таятся в его простых и даже грубых, на чей-то чересчур эстетезированный взгляд, текстах. Какой-то эпической магией завораживал четырежды повторенный «тот, кто раньше с нею был». Потом это потрясающее ноу-хау барда воспроизведется в песне «Я – “Як”, истребитель...»: «тот, который во мне сидит».
Конечно же, Высоцкий не заменил и не отменил Окуджаву. Он не был «посильнее». Он был другим. И время шло другое. На смену хрущевскому глотку свободы – тупой брежневский угар. И вот уже запел неистовый Галич. И вот с Высоцким вернулся в песню и поэзию и мгновенно завоевал страну стариннейший традиционнейший герой – русский разбойник, вор, воплощение русской вольницы. «Весна еще в начале, // Еще не загуляли, // Но уж душа рвалася из груди, – // И вдруг приходят двое // С конвоем, с конвоем: // “Оденься, – говорят, – и выходи!” // Я так тогда просил у старшины: – “Не уводите меня из Весны!”». «Но гитару унесли, с нею и свободу...». «Мне нельзя налево, мне нельзя направо, – // Можно только неба кусок...». Мятежный дух Высоцкого глаголил на языке блатного мира, облекался образами ГУЛАГа и, опускаясь таким образом в темные архетипические глубины народного сознания, взмывал оттуда к поднебесьям высочайшей мудрости. Разумеется, блатные Высоцкого – не настоящие блатные. Это, если угодно, эманация сокровенной, в чем-то очень подростковой, мечты о честном и смелом мужском братстве, противопоставленном миру злобного и ничтожного начальства, его псов и холуев и покорных ему обывателей. В блатных песнях Высоцкого найдется много чего и другого, но эта их идея представляется мне одной из наиболее значимых. Вслушайтесь в его пронзительное «ребята» («ребяты», как он иногда акцентировал): «Ребята, напишите мне письмо...», «И вы его отдайте мне, ребята...», «За меня ребята отдадут долги...» и еще во многих, многих песнях. «Наш тесный круг», бесшабашная братва, когда надо, «если Родина в опасности», способная сплотиться в грозные штрафные батальоны, бойцам которых «не писать: “...считайте коммунистом”». Да и где они, эти коммунисты? «У начальника Березкина – //Ох и гонор, ох и понт! – // И душа – крест-накрест досками, – // Но и он пошел на фронт. // Лучше было – сразу в тыл его: // Только с нами был он смел, – // Высшей мерой наградил его // Трибунал за самострел».
Боже упаси приписывать Высоцкому какую-то социальную концепцию, да еще с ворами в роли «спасителей отечества» или «народной совести». Повторюсь, это была эманация мечты о воле в условиях брежневского безвременья, и по мере того, как удушливая атмосфера сгущалась, а Высоцкий мужал, романтика его ранних произведений уступала место чувству отчаяния и безвыходности: «Спасите наши души! // Мы бредим от удушья». И в одной из самых гениальных песен барда, «Старый дом», уже нет никаких «ребят», а есть «народишко – каждый третий – враг», а вчерашний «верный кореш» Алеха, оказывается, «припадочный малый, придурок и вор», тайком из-под скатерти грозящий поэту ножом.
Где-то в этот момент времени (кажется, это был май 1972 года) и промелькнула по нашему небосводу, прочно занятому созвездием Окуджава – Высоцкий – Галич – Ким, комета под названием Владимир Антонов. Он был «оттуда», и его зэки были не только далеки от всяческой интеллигентской романтики, но и прямо ей враждебны («А студент поет Окуджаву нам... Ах, студент, студент, – береги туза!»). Большая часть спетого Антоновым состояла из песен «смешных». «Веселые» похождения его персонажей, описываемые с отменным юмором и чувством слова, то и дело прерывались взрывами хохота слушателей. И только один раз, когда бард спел своего «Волка», приоткрылись темные бездны, таящиеся за всем этим бурлеском, и на собравшихся повеяло ненавистью и смертью. Российский блатной – страшное порождение «эпохи войн и революций» – встал с автоматом на пути каждого из нас, «семейного инкассатора», живущего «нормальной» жизнью в стране, давно поделенной колючей проволокой надвое.
И чтобы понять, что же скрывалось за внешней веселой развлекательностью песен Антонова, снова приходится возвращаться к, возможно, не вполне уместному и тяжеловатому социально-историческому анализу, к мысли о воровском мире как своего рода народной оппозиции. Наверное, близкое знакомство с этим миром, интуиция и талант подсказали Антонову одну очень важную вещь, одну существенную особенность этой оппозиции, которая и легла в основу ее художественного осмысления. Дело заключается в изначальной родственности и близости власти и оппозиции, их как бы «зеркальности». Психологическая близость таких представителей партийной мафии, как Котовский, Ворошилов, да и сам И. В. Сталин, к типу блатного пахана достаточно очевидна и прослеживается и в их облике, и в способах поведения, и в отношении к искусству, к интеллигенции и т. д. Блатная оппозиция советской эпохи образовала как бы государство в государстве, сделала ГУЛАГ полем своего владычества – не без молчаливого ведома правящей мафии, провозгласившей блатарей «социально близкими» и их руками расправлявшейся с подвластным угнетенным «населением» ГУЛАГа. Уродливость и бесчеловечность власти находили точное отражение в уродстве и садизме блатного противостояния. «Нынче охотно рассуждают о преступности и забывают, что она вскормлена многолетними преступлениями государства», – сказал недавно публицист Поэль Карп, и не согласиться с ним трудно.
В подтверждение этих соображений не могу не привести замечательных рассуждений вора «в законе», записанных Л. Копелевым в его книге «Хранить вечно»:
«Вот что значит воровская жизнь, дорогой товарищ доктор, вы можете, конечно, презирать наш преступный мир и даже опасаться, но каждый душевный и понимающий человек должен понимать, не такая это легкая и веселая жизнь, где вечно пляшут и поют. И не от глупости, не от подлости идет на эту жизнь настоящий человек, а совсем наоборот, от судьбы, от того, что он обожает свободу, имеет хороший ум и храброе сердце, но еще имеет такую психологию, что он в других условиях и в другие времена был бы, наверное, геройский атаман, партизан, подпольный большевик, граф Монте-Кристо или мастер спорта» (курсив мой. – Л. С.).
Лучше сказать трудно. Вся двойственность народного бунта предстает в этих словах – и жажда свободы, и «храброе сердце», воспетые Высоцким, и та близость к власти, неизбывная «совковость», которую с удивительным сатирическим мастерством передал Антонов. Ибо что такое его песни «космонавта», «агента два нули дробь семь», «хоккеиста», как не великолепная комедия масок или же сны блатного, в подсознании которого сидит мечта о нормальной «красивой» жизни («Теперь и я свое урву ! Я с орденами прошвырнуся по двору»). Смутные, зачастую фантастические и детски наивные представления урки об этой жизни («портфель мой из кожи кенгуру», притом почему-то зеленой), почерпнутые из киношек, лагерных устных баек и пропагандистской баланды, дают барду замечательную возможность одновременно поиздеваться и над фантазером, и над самой этой жизнью, с ее абсурдом, лживостью и партийно-патриотическими штампами. В итоге все же побеждают тяга к вольной жизни («нет мочи среди сук») и воровская солидарность («выскочил к Зямке из “Чайки” и втер тихарю промеж рог»), но уже никакой романтики, идеализации воровского братства здесь нет ни следа. Чем внимательнее вслушиваешься в песни Антонова и вчитываешься в их тексты, тем очевидней становится жесткость его сатирического письма и беспощадность его приговора в общем-то всей окружающей действительности. Если что-то и отличает его творчество от творчества «старших братьев по цеху» – Высоцкого, Галича – так это настроение полной безвыходности. Никакой лирики (может быть, только трагическая песня о Пиаф). Никакой религии. Ничего, что можно было бы назвать светлым проблеском в царстве тотальной безнадеги. Разве что смех. Да ведь не смехом единым жив человек.
Он появился у нас двадцать пять лет назад, когда никто не мог и вообразить, что спетые им песни можно будет не только открыто слушать, но и увидеть в напечатанном виде. Незаурядный человек и мастер доверил нам свою судьбу, и мы бережно сохранили его голос, а время, расставляющее все по местам, распорядилось теперь сделать его достоянием более широкого круга людей. Хочется надеяться, что эта публикация как-то найдет и самого автора, и он споет нам новые песни, и будут они такими же умными и острыми, как его старые, и, может быть, чуть-чуть более светлыми.

[miramax31]

 Альбом добавлен на FTP