Посиделки > Любимые поэтические подборки
Просто красивые стихи
Alencha:
Пропади этот мир без любви и надежды пропадом,
вместе с истиной, что всё чаще сдаётся
в найм...
У меня безлимитка, один оператор с Господом,
я звоню ему вечером:
- Вертишься, Адонай?
Как там Млечный, всё так же ярок,
твоею милостью?
Урожаи манны по осени хороши?
Как сама поживаю?
Да как-то в комочек сбилось всё...
Мужиков раздеваю, как водится, до души,
и от куцых душонок тошнит,
как девицу в тягости:
видно злость тоже нужно выносить и родить,
чтобы после орать тебе в трубку,
что ты напакостил.
/Пропади этот мир без любви его... пропади.../
Я замёрзла, Всевышний, ты слышишь -
зубами клацаю,
голос стал с хрипотцой
и колени вовсю дрожат.
Помнишь, ты, разозлившись,
врубил переадресацию,
и когда я звонила, всегда попадала в Ад?
Вот тогда было жарко,
и жалко того, ушедшего,
невозвратного времени, искреннего огня.
Я бы кинулась следом за прошлым,
да только где ж его,
от меня далеко убежавшее, догонять?..
В общем, жизнь удалась...
удалась без него ненужною...
да такой, что ни отпущенье, ни благодать...
Ну так что, Элохим, ждать тебя
мне сегодня к ужину?
Приходи допивать текилу и отдыхать.
автора не знаю
Alencha:
Занесенный в графу
С аккуратностью чисто немецкой,
Он на складе лежал
Среди обуви взрослой и детской.
Его номер по книге:
«Три тысячи двести девятый».
«Обувь детская. Ношена.
Правый ботинок. С заплатой...»
Кто чинил его? Где?
В Мелитополе? В Кракове? В Вене?
Кто носил его? Владек?
Или русская девочка Женя?..
Как попал он сюда, в этот склад,
В этот список проклятый,
Под порядковый номер
«Три тысячи двести девятый»?
Неужели другой не нашлось
В целом мире дороги,
Кроме той, по которой
Пришли эти детские ноги
В это страшное место,
Где вешали, жгли и пытали,
А потом хладнокровно
Одежду убитых считали?
Здесь на всех языках
О спасенье пытались молиться:
Чехи, греки, евреи,
Французы, австрийцы, бельгийцы.
Здесь впитала земля
Запах тлена и пролитой крови
Сотен тысяч людей
Разных наций и разных сословий...
Час расплаты пришел!
Палачей и убийц - на колени!
Суд народов идет
По кровавым следам преступлений.
Среди сотен улик -
Этот детский ботинок с заплатой.
Снятый Гитлером с жертвы
Три тысячи двести девятой.
©Сергей Михалков
Дядя Слава:
Время не лечит. Лечит не время.
Лечат поездки и новые люди.
Лечит весна. Лечит вал впечатлений,
Сны и предчувствия: то ль ещё будет!
Стрелки пушистые от самолётов
В небе, и шпалы бегущие лечат.
Лечит надёжный и преданный кто-то,
В нужный момент обнимая за плечи.
Лечит больница, лечит аптека,
Лечат настойчиво, изо всей силы.
Был человек. Нет теперь человека.
Я наизусть твоё имя забыла.
Видишь: здоровая. Видишь: живая.
Некогда ныть - каждый час чем-то занят.
Видишь?
.......Но если с подножки трамвая
Кто-то посмотрит твоими глазами.........
Весёлкина Таня
sanchoys:
О, не шути с огнем!
Он все познал уже. А ты -- еще дитя.
В нем -- пламя и металл.
В тебе -- цветы ромашки.
Твои мечты легки, срываются шутя.
Его слова летят, не ведая промашки.
Ты низвела его до свнрстников своих,
и он в тебе узрел замашки светской львицы.
Но то, что, поиграв, ты отпускала их,
наивная, теперь уже не повторится.
Напрасно веришь ты, глазенки опустя,
в непрочную броню кофтенки да рубашки.
О, не шути с огнем! Бушуя и свистя,
сожжет он миг спустя
крючки, бретельки, пряжки.
Не потому, что зол, не потому, что груб,
не потому, что страсть воспламенила тело,
а потому, что дрожь зовущих глаз и губ
хотела ты прикрыть стыдом, да не успела.
Бедняжка! На его -- не на твоем пути
росла тебе одной неведомая сила.
Себе сказал: пусти! Тебе сказал: -- Прости! --
Он мог еще уйти... Да ты не отпустила!
1970
Владимир Емельянов
Drevniy73:
БАЛЛАДА О ДЕСАНТЕ
Хочу, чтоб как можно спокойней и суше
Рассказ мой о сверстницах был...
Четырнадцать школьниц - певуний, болтушек -
В глубокий забросили тыл.
Когда они прыгали вниз с самолета
В январском продрогшем Крыму,
"Ой, мамочка!" - тоненько выдохнул кто-то
В пустую свистящую тьму.
Не смог побелевший пилот почему-то
Сознание вины превозмочь...
А три парашюта, а три парашюта
Совсем не раскрылись в ту ночь...
Оставшихся ливня укрыла завеса,
И несколько суток подряд
В тревожной пустыне враждебного леса
Они свой искали отряд.
Случалось потом с партизанками всяко:
Порою в крови и пыли
Ползли на опухших коленях в атаку -
От голода встать не могли.
И я понимаю, что в эти минуты
Могла партизанкам помочь
Лишь память о девушках, чьи парашюты
Совсем не раскрылись в ту ночь...
Бессмысленной гибели нету на свете -
Сквозь годы, сквозь тучи беды
Поныне подругам, что выжили, светят
Три тихо сгоревших звезды...
КОМБАТ
Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули -
Всегда стрелял без промаха комбат.
Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперед.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шел на пулемет.
Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что... смертью храбрых пали их сыны.
И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!
Оба стихотворения принадлежат Юлии Друниной
Её очень тяжело читать, ее необходимо понимать! Она прошла через всю войну и прочувствовала весь этот ужас на себе. Мне очень жаль, что она не смогла смириться с распадом Советского Союза и покончила жизнь самоубийством.
Навигация
Перейти к полной версии